– Выступи в Голливуде, Сан-Франциско и Лондоне, – настойчиво повторил он.
– Все остальное придет к тебе само.
Она задумалась на мгновение. Потом сказала:
– О’кей… если вместо Джорджа поедешь ты.
– Нили, как же я могу?
– Послушай, я не переношу Джорджа. Если мне придется постоянно созерцать эту его круглую, как луна, физиономию, день здесь – день там, меня просто вырвет. Он даже в карты, в джин, играть не умеет. А ты играешь в джин?
– Еле-еле. Но, Нили, я не могу лететь. У Анны уже большой срок. Через полтора месяца она должна родить.
– Ах, да… я и забыла. – Внезапно ее лицо просветлело. – Перенеси мои выступления. Назначь их после того, как родится ребенок. Я, по крайней мере, хоть немного отдохну.
– Я не смогу тогда оставить Анну с новорожденным.
– Анна могла бы поехать с нами. Послушай, у меня самой была двойня. Уж я-то знаю. В первые несколько месяцев все, что им нужно, это хорошая няня. До трех месяцев они даже не видят толком.
– Дай мне обдумать это, – сказал он.
Перенести срок гастролей в Лондоне оказалось просто. Лайон договорился на середину февраля. Однако изменить сроки выступлений в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско оказалось невозможно. Нили должна была дать там концерты на Рождество и в Новый год. Лайон отчаянно пытался скрыть эту неразрешимую проблему от Анны, однако Нили все рассказала ей.
Она зашла посмотреть новую квартиру. Все наконец было расставлено по местам. Анна, из-за беременности выглядевшая неуклюжей, с гордостью показала Нили все комнаты и особенно – детскую. Они расположились в рабочем кабинете. Анна мелкими глотками прихлебывала херес, а Нили пила пиво. За окнами пошел снег, и Анна затопила камин.
– Это первый огонь в нашем камине, – сказала она. – Загадай желание, Нили:
Почему?
– Когда делают что-нибудь в первый раз, всегда загадывают желание.
– Тогда я желаю, чтобы ребенок у тебя родился сегодня.
– Почему? Мне остается еще не меньше месяца.
– Знаю. Но я полечу в Лос-Анджелес, только если со мной полетит Лайон, а он полетит, только когда родится ребенок, и с нами сможешь полететь ты.
Анна знала, что между Нили и Джорджем что-то произошло, но о переносе гастролей узнала впервые. Выслушав объяснение Нили, она сказала:
– Но я не смогу поехать в Лондон даже в феврале. Не могу же я оставить своего ребенка.
– Вполне можешь, – возразила Нили, – в таком возрасте это еще не человек.
– Для меня он уже сейчас человек, – резко ответила Анна. – Всякий раз, как он шевелится во мне, я мысленно целую его.
– В первые несколько месяцев они просто бессмысленные живые комочки, Анна. Честно. Весь этот треп, будто они улыбаются, завидев тебя, сущая чепуха. Мне врач говорил. Они различают только свет и неясные очертания. Совсем не узнают тебя, а зрение у них становится сфокусированным только к трем месяцам. Хорошая нянька справится с новорожденным куда лучше, чем ты.
– Я слишком долго ждала этого ребенка, Нили. И это ожидание стоило того – хотя бы затем, чтобы чувствовать в себе частичку Лайона, плод нашей любви. Я никогда не оставлю нашего ребенка одного.
– А если Лайону придется уехать? В конце концов, не может же он навсегда привязать себя к Нью-Йорку.
– Тогда мы поедем вместе, втроем.
– Ну, а я не поеду в Калифорнию без него.
– Нили, ради бога… Я не могу остаться на Рождество без Лайона. А отправляться с ним для меня слишком рискованно.
– А как же я? – спросила Нили. – Неужели все должно быть только для тебя? У тебя есть все. У тебя всегда было все. Ты добилась в жизни всего: денег, любимого человека и вот теперь ребенка. А у меня нет ничего, одна только работа. Я опять достигла успеха, но это все, что у меня есть. И я работаю, чтобы вернуть тебе долг.
– Нили, я никогда не напоминала тебе об этих деньгах, – запротестовала Анна.
– Знаю, но я сказала Джорджу и Лайону, что хочу вернуть тебе долг. После гастролей в Калифорнии я расплачусь с тобой полностью. Я зарабатываю деньги для компании твоего мужа, и ты тоже получаешь от этого доход. – Она осмотрелась вокруг. – Я живу в паршивом гостиничном люксе с этой коровищей Кристиной, которая ведет себя со мной, словно надзирательница. Я одинока, и единственное, чего прошу, это чтобы Лайон поехал со мной в Лос-Анджелес на десяток паршивых дней. Я не могу явиться в Голливуд совершенно одна. Это будет мое первое возвращение туда. Или ты думаешь, что легко выйти там на сцену, зная, как все пялят на тебя глаза и шепчутся: «Смотри-ка, до чего растолстела»? А потом улыбаться во весь рот и покорять их сердца. Конечно, мой талант их покорит, но ведь мне предстоит та самая первая минута, когда они ахнут от удивления. Мне нужно, чтобы кто-то вселял в меня уверенность перед каждым выступлением. Мне это необходимо, Анна. Если со мной рядом не будет приятного, доброжелательного человека, то я наглотаюсь успокоительного или… напьюсь. По-настоящему, не пивом. Так оно и будет. А в психушке мне сказали: стоит только мне опять начать принимать капсулы или спиртное – пиши пропало, подружка!
– Если Лайон захочет, пусть едет, – сказала Анна.
– Ты говоришь так, прекрасно зная, что он не поедет, – резко ответила Нили.
– Нет, Нили, я серьезно. Пусть едет.
– Тут нужно не просто «пусть едет», в этом случае он не поедет. Ты должна заставить его поехать. Иначе я не буду выступать. Я всегда могу сослаться на ларингит.
Лайон наотрез отказался оставить Анну одну и с негодованием отверг тактику шантажа, к которой прибегала Нили.
– Ни одной жирной свинюшке не удастся указывать и диктовать, как нам жить, – разгневанно заявил он. – Может быть, она и важна для нашей компании, но уж, конечно, не до такой степени.