Долина кукол - Страница 46

К оглавлению

Знаком он подозвал официанта и заказал два виски. Подняв рюмку, она произнесла тост:

– Возможно, если я выпью это, то сумею сказать что-нибудь такое, что рассмешит тебя.

– Охотно посмеюсь. Но пить виски тебе вовсе не обязательно.

Она залпом выпила полрюмки и сказала слабым голосом:

– Вкус ужасный, и я все равно не могу придумать ничего смешного.

Он взял рюмку из ее руки.

– Почему для тебя так важно, чтобы я смеялся?

– Я видела тебя в тот вечер в «Ла-Ронд»… с Дженифер Норт. Ты очень много смеялся. Я думала об этом… – Анна опять взяла свою рюмку. – Что она тебе такое говорила? – Она сделала еще глоток.

– Давай допивай все. К тому же это была хорошая мысль. По крайней мере, сейчас ты борешься за саму себя.

– А за что борешься ты, Лайон?

– За тебя.

Их глаза встретились.

– За меня тебе нет нужды бороться, – тихо сказала она.

Он быстро сжал ее ладонь. Перстень Аллена больно врезался ей в кожу, словно мстя за эту ласку. Но она ничем не показала, что в палец ей впивается острый ободок. Глаза Лайона были так близки…

– Ну что ж, смотрю, вы оба уже выпили, – раздался голос Генри Бэллами. Он бодро приблизился к ним, подозвал официанта и заказал себе выпить.

Анна торопливо отдернула руку. Перстень поцарапал кожу. Генри со вздохом сел.

– Да валяйте, держитесь себе за руки, – небрежно позволил он. – Не обращайте на меня внимания. Вы же оба молоды, черт возьми, вот и радуйтесь этому. Нет, я серьезно: когда ты молод, то думаешь, что останешься таким навсегда. И вот однажды просыпаешься, а тебе уже за пятьдесят. И фамилии в некрологах – не каких-то незнакомых стариков, а твоих же сверстников и друзей.

Официант принес ему рюмку, и он залпом осушил ее.

– Продолжай, Генри, – рассмеялся Лайон, – хуже, конечно, ничего быть не может. – Протянув под столом руку, он вновь нежно сжал ладонь Анны.

– Может, – возразил Генри. – И на этот раз намного хуже. Либо Элен становится все несноснее, либо я старею.

– Элен всегда ведет себя как барракуда, пока шоу не пройдет в Нью-Йорке,

– непринужденно ответил Лайон.

Генри достал из кармана, записную книжку, раскрыл ее и посмотрел на столбик какого-то перечня.

– Желаете послушать ее претензии? И это касается только организаторов. Плохое освещение в ритмическом номере; во втором отделении от вечернего платья за милю несет потом; при исполнении песни оркестр играет слишком громко; песня Тэрри Кинг тормозит все действие, и та поет, как на похоронах; исполнение кордебалетом фантастических эпизодов сновидения затянуто; в конце каждой песни Элен свет на сцене выключается – это мы хотим, чтобы в ответ на аплодисменты она раскланивалась только один раз; дуэт нужно переделать в сольный номер – у партнера нет слуха; Тэрри Кинг играет свою роль неестественно, нарушает равновесие всего шоу. – Он сокрушенно покачал головой и подал знак, чтобы ему принесли еще рюмку. – Боже, до чего же я ненавижу этот бар, – проговорил он, оглядываясь по сторонам и приветствуя взмахами руки агентов и продюсеров, прибывших на премьеру.

– Ненавижу всех сукиных детей, что приехали сюда в надежде на провал. – Он улыбнулся какому-то человеку, проходящему по залу. – И все караулят Гила Кейса. Очень уж им нравится, когда провал терпит продюсер-джентльмен. Он у них в печенках сидит со своим гарвардским дипломом… – Генри опять тяжело вздохнул. – Это самый мерзкий бар на свете, и я провел здесь несколько самых мерзких вечеров в своей жизни.

Анна и Лайон заговорщически улыбнулись друг другу. Они-то знали, что здесь самое прекрасное место в мире. «Если бы только я могла остановить это мгновение, – говорила она себе. – Что бы потом ни случилось со мной в жизни, эта минута останется для меня самой счастливой из всех».

Они быстро поужинали в старомодном ресторане отеля. Генри и Лайон знали здесь почти всех. Из артистов здесь никого не было – в эту минуту они торопливо дожевывали бутерброды у себя в номерах и заново укладывали растрепавшиеся прически. Не обращая внимания на разговор и будоражащую атмосферу, Анна не сводила глаз с Лайона. Время от времени их взгляды встречались, и тогда они оба пристально смотрели друг на друга. Ей с трудом верилось, что это происходит с нею… происходит именно так, как она и надеялась… чувствовала… как ей и мечталось.

Генри подал знак, чтобы принесли счет.

– Анна, я вижу, ты вся на нервах перед премьерой: даже не притронулась к ужину. Ладно, поешь попозже. Гил Кейс закатывает после представления большую пирушку.

Все билеты были распроданы. Учитывая такое нашествие людей, так или иначе связанных с эстрадой, публика взвинтилась – точь-в-точь как на премьере в Нью-Йорке. Анна сидела между Лайоном и Генри в третьем ряду. Погас свет, и оркестр заиграл увертюру. Лайон нашел ее руку. Она ответила на его пожатие, от счастья голова у нее пошла кругом.

Шоу началось с яркого музыкального номера. Костюмы были чистыми, новыми и яркими. Девушки кордебалета, всего несколько часов назад растрепанные и непривлекательные, теперь в свежем персиковом гриме выглядели красавицами. Всего за несколько минут атмосфера в зале наэлектризовалась – неуловимые токи пробежали между зрителями и артистами.

Когда на сцене возникла Дженифер Норт, выхваченная ярким пучком света из остального кордебалета, по залу пронесся вздох изумления и восхищения. Она двигалась медленно, покачиваясь в такт музыке, в расшитом золотом платье, облегающем каждый изгиб, каждую линию ее невероятно красивой фигуры.

– Боже мой! – прошептал Генри. Он перегнулся через Анну. – Лайон, ее нельзя упускать. Здесь сидят Вейсс из «Твенти» и Мейерс из «Парамаунта» . Контракт с нею заключат лет на пять, не меньше, это как пить дать.